Я начинаю тебя тихо ненавидеть,
За то молчание, что ты мне подарил
Я не хочу тебя в себе увидеть
А ты меня в себе ведь не убил?

***

Пусть будут эти маленькие строчки
На память мне, о ненаписанном стихе.
Пусть набухают, словно липовые почки
Во мне и в этом истенном грехе.

Когда ты скажешь- Улети,
Не двинусь я.
Когда ты скажешь- Отпусти
Уйду и я.
Когда ты спросишь- Ну зачем?
Отвечу –Надо
Когда ответишь- Незачем
Отвечу я –Не надо.
Когда я крикну- Отпусти!
Ответишь- Нужно.
Тогда скажу я- Легкого пути,
Ответишь- Да- протяжно.
Я упаду. Нет! Встану на колени.
А ты уйдешь
Не одного мы племя.
Ты дверь ногой толкнешь
И вот тебя не стало
Тогда скажу я- Улети
Ответишь- Мало…
Заплачу я- Прости, прости
Но дверь уже закрылась
И я с тобой
Я только не раскрылась
Но ты другой.

В саду.

Вспомнился сад, тот день, когда я тайком ушла из дому. На земли ложились сумраки, но солнце еще горело, лучей не было, лишь тонкий отголосок света виднелся на горизонте. Дорошка была ровной и сварачивать было некуда, я шла прямо, прямо, прямо...Белые розы тускнели, с каждой минутой становясь всё серее и серее, стволы густых поветхших деревьев встречали меня молчанием, долгим и протяжным. Улыбаться я даже не думала, поправив накрученный с утра завиток, я лишь закинула голову вверх. Прекрасный узор, созданный природой, светом и воздухом, парящим там вечно. Сплетение веток, перламутровых и лиловых, темно-зеленых и белых. Оказалось я остановилась прямо под тополями, никогда не видела, что тополя так дружили. Два великих ствола распустили свою тоску по ветру, могучие основания никак не перекликались с тончайшими нитями веток, это были две разных жизни. Жизнь каждой веточки, каждой прожилки кипела, одаряя соседнию своим теплом, своей любовью. Их разделяла пропость, пропость старой каменной дорожки парка, что словно горящая лава текла внизу и не желала утихать. А я стояла как раз посреди неё, ровно перерезая половинки, на стыки волн камней, в этой пропости разлики, что залегла здесь еще за долго до моего рождения.
Спина холодела и рассыпчатая струйка тумана, уже ласкала пои ноги до щиколоток. По телу побежали легкие мурашки, щекоча и укалывая каждый кусочек живой ткани. Нужно было возвращаться, идти в дом. Не хотелось. Постояв еще несколько времени я сделала робкий шаг, но шаг вперед, вперед, вперед по этой лаве, по раскаленному серому камню, по пропости вглубь. Темнело, солнце спряталось, покрыв землю одеялом, одеялом из скучающих сумерек. Под ногами уже скрипели опавшие ветки, я вступила в заброшенный сад, сад, где когда-то Они гуляли вместе...
Как река, ревущая и жаждущая почвы под ногами раскинулся песок, дальше дорожку не прокладывали, а значит меня найдут не скоро. Я не жалела об этом, ведь впереди целый мир, мир забытых людьми растений, мир темного света и обжигающего запаха ночных цветов.
Всего-то - вьюнок, но как, как он обрамил ствол черного, больного дерева. Словно прощальную песню пел он ему перед смертью, обвивая, впиваясь в расщелины коры. Маленькие белые цветочки и тонкий вееватый стебель, как бусики, как дорогое ожерелье из жемчугов, они светились на черном фоне. Я всего лишь замедлила шаг, чтоб запомнить этот матив растений их любовь друг к другу.Я бы шла и дальше, но меня остановило пение, пение маленькой птички, ночёвки.
Ступая снова, я каблуком налетела на камень, неуклюжие движения и я уже в волнах этой песчанной реки, как ловко усаженная ребенком кукла, растопырив ноги и упиревшись руками в песок сидела и лупала глаза на цветастое оперение свестуньи.
В ночнов воздухе все поплыло, толи аромат цветов, толи на слишком чистый воздух, заставляли меня глотать и глотать новый поток слабого ветра. Птичка пела, так осторожно и ласково, что восе не понятно мне стало, толи поёт она тоскливую жалостливую песню, то ли распевает позабытый мотив для старых стволов.
На небе расцвела луна, широким шаром она уже блуждала в просторах звезд и созвездий.
- Пора подниматься, неумеха... -с некой тоской пробурчала я и сжимая пусчанные волны тропки, стала собирать себя в кучу, чтоб вернуться, пока не подняли крику. Обратно шлось легко, в голове играла музыка, музыка, музыка молчания. С платья слетали пещинки, а я даже не задумывалась над тем, отец уже извелся, что слухи оббегали все розовые поля, все сады акаций и липы. Вот нелепость, они даже не подумали об этом забытом Богами месте...
Когда я вернулась, никто уже и не думал на меня кричать, мягко поцеловав в щеку, отец уложил меня в постель и накрыл одеялом.
- Там и правда прекрасно...- шепнул он, закрывая дверь, но я то видела, как блестели его глаза, когда я говорила о старом саде. И я верила, верила, верила...

Одна нога в Ватикане...а другая нога в Италии,а Мари между ними.

Ну никак не в платье я была, но приятно ощущать себя наряженной. На всеобщее обозрение представляю себя любимую. Любуйтесь дамы и господа.